М. Чаттерджи, Л. Халловей
"...Непосредственные духовные предки человека, планетные духи, были "сынами божьими", которые, находясь у престола отца своего, получали из его уст наставления и исполняли его священную волю. Несомненно, это метафорический язык позднейших дней. Но в нём больше истины, чем может признать материалистический философ, которые в нервном ужасе начинает размахивать руками при одном только упоминаннии духа, или позволит нам видеть догматический богослов, материалист иного порядка. Великий поток творческой мысли во вселенском уме, который приводит к проявлению космоса красоты и любви, ещё не загрязнён соприкосновением с так называемой материей, внешней корой бытия и каймой одежд истины, когда проходит через стадию планетных духов. Прозрачный канал, через который живительная энергия текла в этих духов, делал их сознательными сотрудниками природы. Они всегда могли проследить нить своей жизни к родительскому источнику, великому основанию истины. Не для них сказал оракул - "познай себя"; знание себя было частью их бытия, столь же для них естественной, как для нас - сон. Они, без сомнения, знали истину, но всё же они не видели её неприкрытого великолепия. Великий Отец (Пуруша) был скрыт для них в утробе Вечной Девы (Мулапракрити).
Это прекрасным символизмом передано в одной их древних индийских книг. Цитата довольно длинная, но важность её оправдывает то, что мы приводим её целиком.
"Поистине, Брахман одержал победу ради богов. Боги возвеличились этой победой Брахмана. Они подумали: "Это - наша победа, наше величие". Он распознал это и появился перед ними. Они не распознали его и спросили: "Что это за дух?". Они сказали Агни:"О Джатаведас! Распознай, что это за дух". Он ответил: "Хорошо". Агни поспешил к нему. Брахман спросил его: "Кто ты?". - "Поистине, я Агни", - сказал он, - я Джатаведас". - "Какая сила в тебе?" - "Я могу сжечь всё, что есть на земле». Брахман положил перед ним травинку: «Сожги её». Тот устремился на неё всей силой, но не смог сжечь её. Тогда он вернулся назад и сказал «Я не смог распознать , что это за дух». Тогда они сказали Ваю: «О Ваю! Распознай, что это за дух». «Хорошо», - ответил он. Ваю поспешил к нему. Брахман спросил его: «Кто ты?» - «Поистине, я Ваю, - сказал он, - я Матаришван». – «Какая сила в тебе?» - «Я могу унести всё, что есть на земле». Брахман положил перед ним травинку: «Унеси её». Тот устремился на неё со всей скоростью, но не смог унести её. Тогда он вернулся назад и сказал: «Я не смог распознать, что это за дух». Тогда они сказали Индре: «О Магхават! Распознай, что это за дух». «Хорошо», - ответил он. Он поспешил к нему, но Брахман скрылся перед ним. И в этом пространстве он встретил женщину великой красоты, Уму-Хаймавати, и спросил её: «Кто этот дух?» Она сказала: «Это – Брахман». (Кена Упанишада, гл. III)
Можно с полной уверенностью сказать, что ни один европейский ориенталист этого фрагмента не понял. Макс Мюллер оказался здесь в лабиринте безнадёжной путаницы. Не сумев открыть шкатулку, он потрясает ею и удовлетворяется звоном находящихся в ней драгоценностей.
Под Агни, Ваю и Индрой здесь представлены разные порядки планетных духов (называемых тибетскими оккультистами дхьян-чоханами), причём последний – высший из них. Не нам, профанам, открывать тайны планетного существования, столь таинственно выведенные под этими мистическими именами. Для нашей цели достаточно будет сказать, что этот отрывок относится к тому объёму истины, который открывается взору планетных духов. Низшие из них лишь сознают присутствие Брахмана, вселенского начала и единственной Истины, но им не удаётся познать его природу. Индра, величайший из них, лишь издалека воспринимает его, но находит на его месте Уму-Хаймавати. Но кто же она, Хаймавати? Мюллер делает относительно неё уверенные заявления. Он переводит это как «Ума, дочь Химавата» и сообщает в сноске: «Ума может означать супругу Шивы, дочь Химавата, лучше известную под своим именем Парвати, дочь гор». Но не столь высокоучёный ум тщетно будет искать какую-то особую связь между супругой Шивы и высшим принципом, Брахманом. Однако, как известно посвящённым брахманам, та Ума, дочь гор, относится к более поздней эпохе, и не имеет никакого отношения к этой Уме, названной «Хаймавати», что здесь вовсе не означает дочь горы Химават. «Ума», как известно, означает «о нет!», «хаймавати» - «золотая». Ума – это Мулапракрити, великий корень всего, действительный аспект Брахмана и предел всякого реального знания даже планетных богов, которым она показала скрытую в себе Вечную Единую Жизнь, которая сама по себе была для них непознаваема. Она «золотая», поскольку золото – непременный символ божественной мудрости, принятый у всех мистиков, включая европейских алхимиков, так что она – высшая цель мудрости высших богов. Чтобы знать абсолютное сознание Брахмана во всех его аспектах, познающий должен стать познаваемым и прекратить всякое существование в мире явлений.
Арьи были самыми ранними наследниками этого божественного знания, и передали его, хотя и в виде, все более замутнённом отпечатками времени, по нисходящей дуге цикла своим нынешним представителям.
Религия древних Ариев была, как мы сказали простой. Она была простой, поскольку была истинной, а истина всегда проста. В отличие от своих планетных прародителей, ранним арьям уже пришлось столкнуться с великой задачей самопознания, но они решили её удовлетворительно. Они знали, что Великое Проявленное – лишь представление Великого Непроявленного. «Воистину все сущее есть Брахман» - говорили они. Эволюция, которую прошёл человек с тех времён, не делает это высказывание легко понятным. Не следует воображать, что всякая видимая нами вещь как таковая есть Брахман. Тем не менее, хотя она непрестанно меняет свою форму, она – Брахман, если рассматривать её отдельно от изменений, которым она подвержена: способность изменяться – это свойство, присущее самой субстанции. Вот что знали они о называемой внешней природе. Мы не можем здесь распространятся об идее, смутно набросанной выше, так как это выходит за пределы охвата данной книги. Те, кого это заинтересовало, должны обратиться к учениям Вьясы, Шанкары или Будды – в том виде, как они излагаются их представителями, махатмами Востока.
Заглянув внутрь себя, древние нашли нечто – «я» или атму, - что делает вообще возможным существование предметов. Далее они поняли, что это атма и есть Брахман, вселенское Я. Будучи взяты отдельно от всех изменений, свойственных явлениям, субъект и объект сливаются друг с другом и обретают покой в постоянной основе всего бытия, Парабрахмане. Таковы в общих чертах религиозные знания, которыми владели древние арьи. Далее мы увидим, как это знание сказалось на их практическом поведении. Много света на этот вопрос прольёт изучение высказывание их Иша Упанишады: «Отказавшись от всего этого, ты сможешь радоваться. Не завидуй ничьему богатству». Этот перевод Макса Мюллера даёт достаточно точное описание того, что было естественно для ранних арьев. Аскетизм ради аскетизма более чем бесполезен, и первоначально эти люди к нему никогда не прибегали; жажда удовольствий вредна и пагубна, и ей они тоже никогда не предавались. Великая красота и величие первобытной жизни – в её гармонии с природой: удовольствие было свободно от желания, конфликты были неизвестны.
По мере того, как вокруг человека сгущалась завеса материальности, он перестал почитать божественное в своей собственной природе и кончил поклонением внешним предметам, представлявшим в приложенном виде, его прежние идеалы. Когда на человека спустилось восприятие темноты, она ему не понравилась. И первым предметом, которому он стал поклоняться вместо Универсальной Причины, было Солнце, которое побеждало тьму, а с ним пришла Уша или Эос – заря, золотой час дня, когда вся природа одушевлялась живительным сиянием возвращающегося солнца. Сумерки также были для человека временем поклонения и мира, который он разделял со всей одушевлённой и неодушевлённой природой. Первобытные люди общались с солнцем и небом, и высоко ценили природу во всех её формах; большие деревья и высокие горы для них были, как боги. Поклонение богу Солнца и ненависть к демону Тьмы, то есть, фактически, поклонение явлениям природы, породила умственные иллюзии, которые после того, как им предавались долгое время, стали для людей позднейших эпох объективной реальностью, и вместо просто искажённых идей мы находим у них грубоматериальные предметы, первоначально эти идеи представлявшие. На деморализации, вызванной этим идолопоклонством, мы уже останавливались в предыдущей главе."